Юлий Вирнатович

За едой Фрэнки рассказывала об Италии. Она чувствовала, что Майкл чем-то встревожен, но в душу ему решила не лезть. Он работал в Блумсбери — писал портреты Кары и Пикси Фейрхевен, больше Фрэнки ничего не знала. У семьи Фейрхевен имелись соседи по дому, и Фрэнки чувствовала, что наверняка сама она понравится им больше Кары. Может, обмен предложить? Жители Риджентс-парка обрадуются и ее отъезду, и появлению лорда и леди Фейрхевен. Увы, в Англии не принято обмениваться жильем. — Кофе пить не будем. — Фрэнки отодвинулась от стола, едва Майкл покончил с едой. — Картины покажешь там, куда мы сейчас пойдем...

По Тоттнем-корт-роуд громыхали автобусы. Тротуар заполонили разморенные жарой завсегдатаи магазинов: они медленно брели вдоль витрин, то и дело останавливаясь поглазеть на платье, шляпу, живые цветы или отбивные, красиво уложенные на мраморные доски. Клерки носились между праздно шатающимися покупателями, как весенние ручьи между скалами, — кто-то спешил в паб, чтобы пропустить стаканчик, кто-то в скверик, бутерброд съесть. Выхлопные газы мешали дышать, лошади кашляли — и тягловые с большими подводами и экипажами, и верховые, — громко пыхтели и звенели богатой упряжью. Густо обмазанные маслом копыта цокали по брусчатке и глухо стучали по засохшему навозу...

Странно, что Майкл не бывал дома по воскресеньям, когда приезжала Элизабет. Лидия даже решила, что в день пикника ошиблась. «Вдруг у Майкла кто-то есть? — думала она. — Вокруг столько одиноких женщин, а он чудо как хорош». Лидия не считала себя сентиментальной особой, склонной выдумывать неизвестно что, — все сантименты погибли три года назад вместе с Лемюэлем, — но случившееся между ее красавцем-внуком и тихой милой девушкой было как глоток свежего воздуха. Разумеется, каждое поколение живет по-своему, и Лидия опасалась, что приняла желаемое за действительное, что слишком увлеклась мечтами об их романе, — они же едва переглянулись...

Девушки оказались сестрами, жили в Кэтфорде и учились вместе с Рейчел. («Бабушка, не могла же я одну пригласить, а вторую — нет!») Карен была на два года старше Элизабет и Рейчел, но в свое время переболела ревматической лихорадкой и отстала от сверстниц. Пока Элизабет готовила бутерброды, Рейчел стояла у буфета, а Карен потчевала всех историями об учительницах из их школы. «О-ля-ляя! Здеезь так хёлёдно!» — прогнусавила она, здорово изобразив учительницу французского, и качнула подолом так, что мелькнули стройные, обтянутые чулками ножки и подвязки. Рейчел взвизгнула и ткнула пальцем, как леди не подобает, а Вера впервые за много лет искренне рассмеялась...

Воскресным утром Вера с Лидией приготовили еду для пикника и сложили в картонную коробку с ручкой, которую всегда брали в такие поездки. Вера достала ее с чердака и смахнула пыль. Когда они в последний раз открывали эту коробку? Кажется, в другой жизни. В половине десятого Рейчел встретила подругу, приехавшую на автобусе. Послышалось хихиканье, потом девичьи голоса, а потом на лестнице, ведущей в кухню, застучали каблучки. — Вот и мы! — объявила Рейчел. — Знакомьтесь, это Элизабет. Девушка была ростом с Рейчел, но выглядела моложе своих шестнадцати, хотя лицо детским не казалось. Элизабет словно...

Четыре года спустя родилась маленькая Рейчел Ханна. Вторым потрясением для Лидии стало то, что оба внука пошли в Лемюэля больше, чем его сын: и Рейчел, и Майклу достались бездонные карие глаза и смуглая, точно опаленная палестинским солнцем, кожа. Когда короновали нового короля, на воскресные пикники они ездили уже вшестером. В дождливую погоду посещали Хрустальный дворец или оранжереи в Кью-Гарденз или Леми водил Майкла смотреть картины. Порой Лидия и Вера Мэй брали малышку Рейчел и ехали на трамвае глазеть на витрины модных и недоступных им магазинов, вроде Берлингтонского пассажа. Когда зацветали сады, Лемюэль покупал билеты на поезд и они вместе отправлялись на пикник куда-нибудь в Кент...

Летнее утро 1881 года выдалось теплым и солнечным. Дул легкий ветерок, и ничто не предвещало, что уже к десяти часам судьба семнадцатилетней Лидии будет решена. Ее послали к портному забрать перешитый отцовский костюм. Над дверью мастерской звякнул колокольчик, Лидия вошла и увидела молодого Лемюэля Джейкоба Рота — с бездонными карими глазами и портновским сантиметром на шее. Смущенный и потрясенный не меньше Лидии, Лемюэль даже не улыбнулся. Поначалу это была не любовь — узнавание. Лидия вздрогнула, будто во сне споткнувшись на ровном месте, сердце екнуло и с той минуты забилось в такт с его сердцем...

Кто-то из гостей позвал Эдди Сондерса. Майкл чувствовал, что откладывать больше нельзя, он должен найти Фрэнки и леди Фейрхевен, а они наверняка в столовой. Большой стол вишневого дерева накрыли хлопковым чехлом от пыли, сверху поставили восемнадцать стульев из гарнитура, а на стульях разместили картины. Гости ходили кругами и рассматривали полотна. — Ваши работы, мистер Росс, слегка небрежны, на мой вкус. — Зычный голос леди Фейрхевен мигом заглушил все остальные разговоры. — Пожалуй, моя любовь к точности каждой детали старомодна. Впрочем, портретом девочки я искренне восхищена. Вы ей польстили, да? На мой взгляд, это причудливая интерпретация образа Саломеи...

Наша родная Англия, писать стоит лишь ее. — Пожалуйста, не будем ссориться из-за пустяков! — взмолилась Оливия. — Да и разве мистер Пикассо не испанец? Он пишет быков и мандолины. Не думаю, что это французский стиль. — Насчет земли мистер Майер прав, — миролюбиво вставил Эдди Сондерс. — За нее мы и воевали. По всей стране столько заброшенных фермерских участков! Их почти за бесценок продают. Я давно к фолкстонскому направлению присматриваюсь. Поднакоплю денег и куплю себе коттедж с участком. Я же не художник — обрабатывать землю как раз по мне. — Как интересно! — воскликнула Оливия. — Вам нужно поговорить с Андре и Чарльзом, вон они, рядом с уродкой в лиловом...

Едва они вышли, в гостиной воцарилась тишина, а потом — словно налетевший поезд размел ворох листьев — все разом зашептались и зароптали. У кресла сильно пахло жасмином. — Ей-богу, чуть ей не врезал! — прошипел трясущийся собеседник леди Фейрхевен и повернулся к Майклу: — Подбей я этой леди глаз, не видать вам заказа на портрет! Художником себя называете, ага. Да мне от вас тошно! Я таких, как вы, насквозь вижу. — Буравя Майкла гневным взглядом, трясущийся, нащупывал сигарету. — Умеете вы рисовать или нет — это миссис Брайон совершенно не волнует. Слепому ясно, что ей нужно. — Сэр, давайте без оскорблений, — вмешался высокий здоровяк с жесткими волосами, стоявший спиной к каминной полке...