Александр СЕДОВ (с)
Нынче любят рассказывать о том, как тот или иной фильм преодолевал барьеры цензуры. Как воевал режиссёр за вырезанный кадр или сцену. Как заслонял грудью сценарий. Как бился за неугодного начальству актёра. С каким упорством пробивал выход фильма на экран. И как невзлюбила картину советская пресса и так далее. Чего-то подобного ждёшь, наверное, и от «Места встречи». Тут вам и вольнолюбивый актёр Высоцкий в главной роли, и колоритной образ оргпреступности – банды, засевшей в «малине» с нэпманских времён. Опять же, девицы лёгкого поведения, шикующая ресторанная жизнь – на фоне всеобщей бедности. На взгляд цензора, недопустимых и антисоциальных примеров здесь через край. А иные уголовнички так и лучатся отрицательным обаянием. Как же такую картину пропустили к зрителям, не положив на самую дальнюю полку киноархива?
Вот как об этом тридцать лет спустя вспоминает в своей книге «Чёрная кошка» режиссёр Станислав Говорухин:
«Место встречи» появилось на экранах 10 ноября 1979 года – в День милиции. Если бы не этот праздник – заведено было выдавать к этому дню что-нибудь из истории славной нашей милиции – фильм, может быть, не попал бы к зрителям так скоро. Сомнения у руководства, и милицейского, и телевизионного, были серьёзные. Когда мы сдавали фильм, один из руководителей МВД, с тремя большими звёздами на погонах, встал и вышел из зала. Посмотрев всего две серии. В дверях он остановился и пробурчал:
– Вы что же… Хотите, чтобы вся страна целую неделю говорила о ворах и проститутках?
Телевизионное руководство всё же рискнуло… И фильм выскочил на экран.
Города опустели. Не видно было прохожих, не ездили машины, прекратились преступления» (Станислав Говорухин. Чёрная кошка. М.: АСТ: Зебра Е, 2011 г.; с. 315).
Руководство рискнуло – и на картину обрушился успех. Признание зрителей – сильный козырь. Хотя для критиков не решающий. К слову, в следующем 1980 году в кинотеатрах триумфально прошли «Пираты ХХ века» – фильм, который стал чемпионом проката не только отдельно взятого года, но и всей советской истории. Однако в первую же неделю на приключенческую ленту режиссёра Бориса Дурова (поставленную по сценарию Говорухина) накатила волна обвинений в потворстве дурновкусию.
В этой картине также орудовала банда, правда, морских пиратов, и головорезы были на загляденье колоритные, но все они как один являлись иностранцами, и продолжали разбойное дело Джона Сильвера из «Острова сокровищ».
А вот кореша Горбатого оставались гражданами СССР, и, значит, их аморальный облик должен был волновать советских критиков сильнее. Однако в вышедших тогда рецензиях подобного рода разоблачений не последовало. Если бандит Промокашка и поразил какое-нибудь официальное лицо развязанными манерами, то своё возмущение лицо предпочло выразить режиссёру не через печать, а в личном порядке. Общий же вердикт прессы, наоборот, казался необычайно положительным. Единственной жертвой критиков числился благородный лейтенант Шарапов – о чём скажем позже.
Не прошло и нескольких дней после премьеры, как сериал удостоился похвальной рецензии со стороны высокого милицейского начальства. Не просто генерала, а начальника управления по политико-воспитательной работе МВД СССР. Его заметка в газете «Советская культура» стала одной из первых. Вольно или невольно, но генерал-майор А. Зазулин обозначил генеральную линию в оценке фильма. Огромным плюсом была названа историческая достоверность:
«Сегодняшняя молодёжь, не пережившая того времени, вряд ли ощутит в полной мере драматизм одного из эпизодов картины, когда в истерике голосила в коммунальном коридоре женщина, у которой украли продовольственные карточки. А у людей старшего поколения сердце сожмётся от пережитой боли… И главное достоинство нового телевизионного пятисерийного фильма «Место встречи изменить нельзя» заключается в том, что он очень достоверен во всём, что касается воссоздания на экране обстановки тех лет. Может быть, не было именно таких преступников, какими они показаны в фильме, но были и «Чёрная кошка», и другие банды, вооружённые, циничные, жестокие. Может быть, не было именно таких сотрудников милиции, как капитан Жеглов и его помощник лейтенант Шарапов, но были похожие на них бойцы, беззаветно служившие народу» (А. Зазулин. Без страха и упрёка; – газета «Советская культура», 20 ноября 1979 г.).
В отношении противоречивой фигуры капитана Жеглова у рецензентов сложилось редкое единодушие. И это не был однозначный плюс. Все признавали за образом яркую индивидуальность и необыкновенную харизму, идущую прямо от актёра Высоцкого, но в личности Глеба Жеглова рецензенты видели, прежде всего, отражение характера послевоенного времени, непростого и тяжёлого.
«Он исторически достоверен, – вторил кинокритик Всеволод Ревич. – Со всеми своими ошибками, с кричащими противоречиями Жеглов весь там, в том времени, в тех тяжких послевоенных годах» (Всеволод Ревич. Кинодетектив: уголовный розыск и художественный поиск. – М., 1983; с. 93-95).
«Он не просто ненавидит преступников, а испытывает к ним благородную ярость, – подчёркивал генерал Зазулин, заранее выводя героя из-под обвинений. – Хорошо зная их повадки, он иногда в борьбе с ними не останавливается перед использованием их же методов – запугивания, обмана. Главное, мол, – обхитрить противника, сломать, обезвредить его. Университетов он не кончал, набирался ума-разума на собственных промахах. Но душа его ожесточена только по отношению к преступникам, много раз на протяжении фильма мы могли убедиться, как понимает он нужды и заботы простых людей, которых охраняет» (А. Зазулин, 1979).
Если защиту капитана Жеглова руководством МВД можно объяснить корпоративной солидарностью, то цех кинокритики сражался за него как за элемент драматургии, возвысивший экранизацию над первоисточником – повестью братьев Вайнеров:
«В газетных рецензиях, а ещё больше в стихийных зрительских дискуссиях часто слышалось суждение, что в фильме по сравнению с романом «Эра милосердия», который лёг в основу картины, Жеглов улучшен, обелён, сделан более привлекательным, нежели в книге, – отмечал кинокритик Валентин Михалкович. – Конечно, в появлении такого мнения немалая заслуга актёра В. Высоцкого, обаяние которого заставляло порой закрывать глаза на те свойства Жеглова, которые при чтении книги вызывали неприязнь. (…) Отрицательных моментов даже у экранного Жеглова достаточно, и дело не в том, что авторы его обелили, а в том, что сделали более выразительной и ощутимой противоречивость его отношения к делу, которое Жеглов избрал для себя – к защите справедливости, придали ещё большую выразительность и весомость плюсам и минусам его позиции. В защите справедливости Жеглов максималист. Он не бездушен, он чуток к людям, но только к тем, которые не нарушили, не преступили закон, к ним он проявляет воистину рыцарское благородство. С преступившими же Глеб Жеглов беспощаден, не знает ни снисхождения, ни жалости. (…) Арест Груздева – это прямое следствие и ещё одна демонстрация максимализма Жеглова. Человек, хотя бы чуть-чуть прикоснувшийся к преступлению, для него уже не заслуживает никакого иного отношения, кроме открытой вражды и жгучей неприязни. Эта вражда остаётся и тогда, когда юридические обвинения от доктора отведены – в глазах Жеглова всё равно на Груздеве лежит доля моральной ответственности за смерть бывшей жены» (В. Михалкович. Меч и весы; – в журнале «Телевидение и радиовещание», №2 1980 г.).
Неистовость Жеглова слишком бросалась в глаза, её невозможно было игнорировать, пропустить, списать на непростой характер, ибо вела к служебным перегибам и напоминала о тяжёлой длани карательных органов в сталинские годы. И всё же, на взгляд кинокритиков, это свойство Глеба Жеглова оправдывалась тем, что персонаж не укладывался в простые схемы. Он был живой, настоящий, в него зритель верил как в подлинного героя, сложенного не из литературных формул, а из нервов, рвущихся жил, хриплого голоса, из дерзости (иногда в лицо начальству), из смекалки и жизненного опыта. Благодаря этим качествам Жеглов Высоцкого смотрелся на голову выше своих коллег, человеком почти выдающимся, и при этом он удивительно вписывался в эпоху, был тем самым «винтиком» машины правосудия.
«Его жестокость – оборотная сторона доброты, а предвзятость – ненависти к убийцам, – рассуждал Всеволод Ревич. – Нет, мы не оправдываем Жеглова, но не можем не видеть, что его служебное рвение объясняется не поисками начальственной ласки. Кроме того, он не только бескорыстно предан делу, он ещё и умеет его делать. Он не только отважен, но и умён, находчив… Зритель детективных историй не очень привык к таким несхематичным образам, но этим объясняется и всеобщий интерес к работе Высоцкого. И разговоры, которые после просмотра велись вокруг образа Жеглова, имели не авантюрно-детективное, а морально-этическое направление» (В. Ревич, 1983).
Кинокритик отказывался ставить вопрос ребром:
«…Неправомерен в принципе вопрос: положительный герой Жеглов или отрицательный. Жеглов добр и зол, даже жесток, душевно щедр и мрачно подозрителен, он может расположить к сентиментальности и выкинуть бестактную шутку с товарищем или быть недопустимо грубым с подследственным, который целиком находится в его власти, – продолжал В. Ревич. – Жеглов убеждён, что в борьбе с преступниками хороши все средства, лишь бы они быстрее приводили к цели. Цель благородна: избавить честных людей от убийц и грабителей. И разве не стоит ради этой цели подбросить кошелёк в карман задержанному воришке, чтобы наверняка «расколоть» его? (...) Мастерство, проявленное В. Высоцким, в том и состоит, что его Жеглов всегда искренен, что противоречивые черты присутствуют в характере героя одновременно и словно вытекают друг из друга» (В. Ревич, 1983).
Невозможно изъять из образа Жеглова, каким его сыграл Высоцкий, хотя бы одну из черт. Глеб Жеглов и опасен и притягателен своим напором, сметающим всё наносное и мелкое. Фраза «вор должен сидеть в тюрьме!» в устах актёра стала коронной – едва ли не народным лозунгом, который можно написать на кумачовом транспаранте ко Дню милиции. Но вот её продолжение – «…и не важно, каким способом я его туда упрячу» – приемлемо не для всех.
Таков капитан Жеглов, начальник отдела борьбы с бандитизмом Московского уголовного розыска образца 1945 года. Трудно представить милицейского сыщика более органичного своему времени, несмотря на то, что Жеглов родился не на страницах послевоенной прозы, а десятилетия спустя в романе «Эра милосердия». По идее, столь яркий сыщик должен казаться белой вороной – работники угрозыска являлись на сталинский экран в наглухо застёгнутом кителе. Он же словно из гангстерского нуар-фильма – щеголяет в кожаном плаще, широкополой шляпе, носит пиджак в полоску да гражданские брюки заправляет в хромовые сапоги. А его мимоходом оброненную фразу о парадном мундире: «Это у меня вроде домашней пижамы, никогда не носил, да, наверное, и не придётся», – можно принять за фрондёрство. Слишком неформален Глеб Егорыч Жеглов, не для трибуны он, весь в чёрной работе – чистит Москву от банд грабителей и убийц, и красоваться с золотыми погонами ему недосуг.
-------------------------
Мой текст в тему - "Бунтарь Высоцкий в мире полутонов"