В приемной адмирала флота сидело в гнетущей тишине человек десять. Побритые, в идеально выглаженной форме, лица сосредоточенные.
— Капитан второго ранга, Новиков Сергей Михайлович, — прорезал воздух сухой голос секретаря.
Сергей встал. Причина вызова к адмиралу была не ясна. Присвоение внеочередного звания или награды ему не светило, наказывать вроде тоже не за что. Боевой крейсер "Верный" под его командованием числился на хорошем счету, но правофланговым не был.
Просторный кабинет с громоздкими шкафами из ореха. Большой дубовый стол. Адмирал был в годах. Черные волосы с проседью обрамляли широкий лоб с двумя глубокими морщинами. Мохнатые брови. Острые скулы. Волевое лицо с уверенным и оценивающим взглядом.
— Здравия желаю! — приветствовал офицер.
Крепкое рукопожатие.
— Как служится? — прозвучал формальный вопрос.
На дубовом столе с пепельницей, отливающей зеленью малахита, и аккуратно сложенной стопкой бумаг перед адмиралом лежала папка.
— Мое личное дело. Пухлое уже стало, — без труда догадался офицер, поежился и бодро отрапортовал, — все в штатном режиме, без происшествий.
Адмирал снисходительно улыбнулся.
— Мне недавно рассказали забавный случай. Приходит адмирал на корабль и спрашивает у офицера, мол, как служится. А тот, выпятив грудь, как гикнул, что ему очень нравится днем и ночью служить на любимом боевом корабле и зарплата ему совершенно не нужна!
Сергей, поддержав шутку, вежливо улыбнулся.
— Глянул на ваш послужной список, — уже деловито продолжил командующий флотом. — Зарекомендовали себя с положительной стороны, как грамотный, требовательный и дисциплинированный офицер, умеющий в нужный момент правильно оценить обстановку и принять обдуманное решение, проявив при этом выдержку и решимость. Читал и о вашем героическом поступке пять лет назад - о задержании преступника.
Сергей стушевался и вкратце рассказал:
— Был случай. С женой ехал к родителям. Ночью проснулся в купе от истошного женского крика. Выбежал, а в тамбуре в потрепанном пальто мужчина уже открывал дверь, чтобы выпрыгнуть. У стены окровавленная женщина закричала: "Забрал все украшения!" Ударом ноги я свалил грабителя. Нож выпал. Удачно подоспел второй мужчина, тоже оказался офицером, помог скрутить вора. Тогда о нас в какой-то газете написали с заголовком "Настоящие офицеры".
Пролистав дела, адмирал задумался, пригладил волосы и, искоса посмотрев, продолжил.
— Не надоела корабельная жизнь?
Смутившись, Сергей ответил:
— Я море люблю.
— Верю, — недовольно перебил командующий флотом. — Я к чему? Хочу перевести в свой штаб Балтийского флота. До пенсии вам далеко, но военные походы, небось, поднадоели? Пора, чтобы жена и дети вас каждый вечер видели.
— Я офицер ...
Адмирал сердито махнул рукой и с начальственным видом сказал:
— Я с вами по душам разговариваю. Отставить штампы. Пришла директива переформировать штабы. А то кресла заполнили карьеристы, приспособленцы и случайные люди, не знающие практики боевых действий.
Командующий зачитал выдержку из нового приказа Министерства обороны СССР: «Надо повысить профессионализм работы штаба, — и не глядя в бумажку, продолжил, — введя в структуру настоящих боевых офицеров. Вы не один, но и все сидящие в приемной - кандидаты в штаб. Ваши знания и опыт должны послужить еще в большей степени России».
Нахмурившись, озабоченно продолжил: «Обстановка в мире неспокойная. Соответственно, тактика и стратегия боевых действий должны подняться на новый, еще более высокий уровень!» Чуть смутившись от пафосности собственной речи, командующий замер, и, бросив лукавый взгляд, добавил: «Уверен, что жена и ваши дети будут только рады. Не скрою, мог приказом назначить, но демократизация входит и в армию. Посоветуйтесь с женой. Подумайте. Сейчас ваш крейсер будет участвовать в параде, затем вернется в док. Потом и встретимся снова. Честь имею».
Растерявшийся Сергей вышел из штаба. Перед ним реял тридцатиметровый флагшток с развивающимся на ветру флагом.
«С одной стороны буду каждый день вечером дома, — обескуражено рассуждал офицер.— Появятся еженедельные выходные. Жена будет рада. Детьми займусь. Библиотеку в порядок приведу. Снова займусь сборкой муляжей кораблей. С другой стороны не хочется покидать крейсер. Коллектив сейчас дружный и монолитный, как одна семья. Замполит отменный. Умный, чуткий и простой. На удивление, как отец родной, всегда в курсе семейных и личных дел каждого матроса. Все беспрерывно идут за советом. И имя с отчеством подобающее — Владимир Ильич, как Ленин. Матросы и прозвали «Ильичом».
Заморосил мелкий дождь. "Давно тебя не было", — хмыкнул Сергей. Погода в Калининграде напоминала капризную дамочку, "чихающую" на все прогнозы любых метеостанций. Мол, что хочу, то и ворочу.В ясный день, вместо обещанного по прогнозам солнца, она могла набрать пару ушатов воды и неожиданно выплеснуть на головы прохожих. И похихикав, вмиг разогнать тучи и снова включить солнце. Не успокоившись, может повторить каверзу еще несколько раз в день. Как шутит жена: «Если не нравится погода, подождите минут десять, скоро она изменится».
Поэтому у горожан всегда с собой зонтики, на всякий случай. Ему нравится родной город с красными черепицами крыш зданий готической архитектуры, с глазницами больших окон, наблюдающих за прохожими. Привык он к ветрам и вечной сырости…
Жена встретила тревожным взглядом. Но после первых же слов с неподдельным восторгом пискнула: «Ура! Сбылась моя мечта!". В поношенном синем халатике, потрепанных тапочках с розочками, но счастливая она была хороша как никогда! Вздернутый носик задрожал, загнутые ресницы счастливо захлопали. Сощурившись, Лена откинула со щеки опустившуюся прядь волос и, напевая какую-то мелодию, застрекотала: «Отлично! Кто бы только знал, как тяжко ждать с каждого похода! Так и не привыкла. Настоящее чудо! Бог меня услышал».
От радости её грудь то поднималась, то опускалась. И сияли глаза.
— Мне - партийному и о боге, — буркнул Сергей и добавил, — я еще ничего не решил.
— И думать нечего. Твое мнение спросили формально, для видимости демократии. А в реале переведут приказом, и не пикнешь!
Весь день она порхала бабочкой, в распахнутом халатике. А вечером, укутавшись в плед, села в кресло, подогнув ноги, и начала названивать подругам, делясь радостью, нежно прижимая трубку к щеке.
— Теперь, пока всех не обзвонит, не успокоится, — вяло размышлял Сергей, помешивая ложкой чай, задумчиво глядя в окно с отражающимся на столе чайником.
Ночь прошла беспокойно. Несколько раз просыпался. Чувство тревоги не покидало.
— В последний раз тебя провожаю в море, — утром щебетала жена.
— Сплюнь, — буркнул Сергей.
— Так последний раз в море, дурында, — махнула рукой Лена.
— Посмотри в зеркало, чтобы было все хорошо, — перед дверью назидательно потребовала жена.
На него глянули зеленые напряженные глаза, с желто-синими тенями, обветренное лицо, с острыми скулами и рыхлым носом. Он подмигнул отражению в зеркале и улыбнулся. Жена рассмеялась: "Ты порой, как мальчишка".
На корабле Сергей не сказал о переводе, ибо ничего не решил.
Парад прошел успешно. Все с облечением вздохнули, и крейсер пошел в док.
Он стоял на палубе и слышал, как замполит кого-то отчитывает: " Грызня и склока - последнее дело. Но на суше вы поругались и разбежались по квартирам. А в море, не забывайте, мы все в одной лодке. Умейте сдерживать горячность и не лезть в бутылку. На корабле мы - единая и дружная семья. Помните об этом. «Надежный у меня замполит. Повезло», — довольно подумал капитан.
Промозглый ветер сквозь плащ пронизывал до костей. Море под лохматыми тучами наполнялось суровостью. Сергей поежился от ветра и поднял воротник плаща. Он любил море. Оно как ребенок, всегда разное. Может быть приветливым и искрящимся в лучах солнца, тревожным зелено-фиолетовым или, как сейчас, угрюмым и надутым. Но главное их сходство – капризы. В воздухе заметались робкие снежинки. «Ещё несколько месяцев и новый 1976 год, — вздохнул Сергей. — Время, как волна, бежит неумолимо».
От голоса замполита он вздрогнул. Виноватым голосом, глядя под ноги, «Ильич» доложил, что в помещении гидроакустики происходят беспорядки. Капитан уловил искусственность интонации, но раздумывать было некогда.
— Что именно? — озадаченно спросил он.
— Прошу посмотреть. Словами не передать! — стушевавшись, ответил Поляков.
Прошли в носовую выгородку, ниже ватерлинии к гидроакустику. Никого. Командир пожал плечами и вопрошающе посмотрел на замполита.
— Сергей Михайлович, я всегда вас уважал и хорошо относился, но… я поднял восстание и стал командиром крейсера! Вы временно будете изолированы. Жизнь гарантирую, — взволнованным и торжественным голосом почти пропел Поляков, нервно поправляя мундир.
Брови у командира от удивления выгнулись, а губы скривились в недоуменной улыбке, ждущей разъяснения абсурдной выходке. Не успел опомниться, как стальная дверь захлопнулась.
Сергей был растерян. Будто все происходило не наяву, а в дурном сне. Руки дрожали. Капитан выпил воды. В голове был туман, как тогда, при прыжке с парашютом много лет назад. Легкий толчок старшего, и ты уже за бортом в объятиях бездны. Свист в ушах. В глазах все мелькает. Чувствуешь страх каждой клеточкой тела, но твердо помнишь слова инструктора: «Самое опасное — раскрыть парашют сразу, у самолёта. Стропы могут зацепиться за хвостовое оперение». Сердце сжимается. Чувствуешь беспомощность. Вниз смотреть страшно - все кружится в бешеном хороводе красок…
Начали гореть уши, словно сам поднял бунт. В голове стучало, словно молотком: "Мятеж? Бред! ". Но этот бред был реальностью.
А в это время перед замполитом стояла шеренга офицеров, матросов и старшин. Поляков, худой, вздрагивающий от пронизывающего ветра и, высоко подняв голову, говорил: «Все мы видим, что в стране процветает кумовство и казнокрадство, попирающие принцип равенства и справедливости. Государственные дачи и автомобили, пайки и спец. распределители для одних, и нищенское существование для других. Я долго был наивным, думая, что все можно изменить жалобами или обличительными выступлениями и статьями. Но понял, что верхушка партийной элиты глуха к голосу народа. И пришло понимание о необходимости трибуны, с которой можно донести до людей голос правды и необходимости очищения рядов партии от лицемерия и лжи. Лучше боевого корабля такой трибуны не найти! Никто в Советском Союзе не имеет такой возможности, как мы — твердо потребовать от партии и правительства возвращения ленинских принципов построения общества».
Строй растерянно безмолвствовал.
— А не является ли такое выступление изменой Родине? — раздался острожный голос.
— Нет. Это чисто политическое выступление! — отрезал замполит.
— А у нас получится?
— Не сомневаюсь!
А в помещении гидроакустики командир мерил шагами место заключения. Садился. Ложился. Жмурился. Вздыхал. Постепенно мозг, свыкаясь с ситуацией, начал работать. И мысли, путаясь и сбиваясь, понеслись одна за другой: "Это же бунт! Поляков нарушил присягу Родине! Хуже - восстание и измена! И предал Родину весь экипаж? Все сто девяносто шесть человек?! Абсурд!"
Непонимание и страх охватили до боли в висках. Сергей подошел к столу, выдвинул ящик и вывалил из него листы бумаги, газеты, карандаши. Снял китель и, опустившись на корточки, стал бесцельно перебирать вещи.
Снова пошли мысли: «Замполит всегда был честным, благородным, беззаветно преданным Родине. Как я могу сомневаться в нем и людях? Я ведь их знаю. Вместе пуд соли съели. На концертах самодеятельности корабля с замполитом часто дуэтом “Катюшу” пели. Однажды, возвращаясь в подпитии домой, вступились за девушку, к которой приставало хулиганье. И Поляков, не струсив, кинулся первым, скрутил одного, второго – я».
Сергей стал вспоминать личное дело Полякова. Родился в Ленинграде. Сын и внук военно-морских офицеров. Отец во время войны служил на Северном флоте, его высоко ценил командующий флотом адмирал Головко. В духе патриотизма воспитывал и троих сыновей, грезивших морем. Но одного подвело здоровье, другой выбрал профессию военного инженера, и мечта осуществилась только у Владимира. Дальше высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Его зовут совестью курса. Отличник. Секретарь комитета комсомола факультета. На четвертом курсе вступает в партию. Его фамилию выбивают золотыми буквами на мраморной доске лучших выпускников училища. Однако, первое повышение в звании было задержано почти на год. Поляков написал Хрущеву заявление с изложением задач по очистке партийных рядов. Жалоба до партийного вождя, естественно, не дошла и, замполиту досталось сполна. Но это только подтверждает честность его и порядочность и не вяжется с образом предателя и врага народа.
В это время на палубе крейсера замполит по очереди обходил строй, приводя каждому примеры несправедливости его жизни или родственников. Похоже, Поляков знал о каждом все до мелочей.
— Правильно говорю? — спрашивал новоявленный командир у рябого, кряжистого матроса с фамилией Воробей.
— Так точно!
— Родину любишь?
— Да!
— Хочешь жить в справедливом обществе!
— Конечно!
— Тогда нам подходишь! Будем поворачивать колесо истории в нужном направлении! Мы не предатели Родины. Наше выступление носит политический характер. Надо разбудить народ от спячки!
— Что толковать? Даешь революцию! — загудели уже изрядно промерзшие на ветру матросы.
— Тогда даю команду включить корабельную трансляцию с записью воззвания к народу, — замполит махнул рукой.
И из динамика грянуло: «Всем! Всем! Всем! Наша цель — поднять голос правды. Советский народ страдает из-за своего политического бесправия. Мало кто знает о вреде волюнтаристского вмешательства государственных и партийных органов в развитие страны. В связи с чем предлагается: во-первых, полностью очистить партийные органы и госаппарат, как глубоко зараженных семейственностью, карьеризмом и высокомерным отношением к народу; во-вторых, на свалку должна быть выброшена система выборов, превращающая народ в безликую массу; в-третьих, должны быть ликвидированы все условия, порождающие всесильность и бесконтрольность государственного и партийного аппарата. Мы твердо уверены в необходимости донести до каждого человека истинное положение в стране, с критикой политики Центрального Комитета КПСС и Советского правительства!»
Как только прозвучало последнее слово, замполит вскинул по-ленински руку вверх и убежденно сказал: «Мы не изменники, мы освободители!»
— Ура! — прогремел строй.
— Теперь голосуем. Кто со мной?
Лес рук взметнулся вверх.
— Но сразу оговорюсь, не желающих принять участие в политической акции держать не будем и отправим на берег на корабельном катере.
Отказавшиеся, в основном офицеры, были заперты в каютах.
Сверженный командир томился в неведении. «Лучше думать надо о людях, — размышлял он. — Допустим фантастическую мыcль: на корабле было применено новое вражеское психологичное оружие. Это снимает вину с экипажа. Теперь можно рассуждать дальше. Их действия? Плыть в Швецию? Но нельзя не понимать, что в лучшем случае их атакует наш десант, а в худшем разбомбит авиация. Это безумие! И не понятно - ради чего? Забыл, они же зомбированы. Чушь какая-то».
Охрану Новикова обеспечивал матрос Петр Ерохин, упитанный и вечно виновато улыбающийся. «Начну с него», — решил Сергей и стал стучаться в переборку. Стальная дверь приоткрылась и через щелочку Петр спросил: «Что случилось? Вас не велено выпускать».
Улыбка обнажила пожелтевшие кривые зубы, пахнуло салом и табаком.
— Петр, ты понимаешь, что делаешь? Это трибунал!
— А мне что? Я как все. Нечто братков брошу? Мне лишь бы кусок сала с хлебом был. Замполит обещал. Вот я и с ним.
Продолжение истории читайте здесь.
Первоисточник и остальные рассказы автора можно прочитать на сайте Союза писателей России "Проза.ру"
Свидетельство о публикации №216011100580