К концу дня хмарь таёжная «достала» хуже назойливой мухи. Из низких, лохматых туч моросило и моросило. Ручьи хоть и не бурлили излишками воды, но камни под ногами скользкие, и кусты увешаны гроздьями капель, от соприкосновения с которыми одежда промокла, прилипла к телу, а с неё и в сапоги натекло. Портянки и даже войлочные стельки – хоть выжимай...
Однако пора табориться.
Площадка у кряжистой лиственницы показалась мне пригодной для ночлега. «И как только такая громадина вымахала среди худосочной поросли и редких сухостоин?!» – думал я. Но потом, срубая одну из сушин для костра, понял, в чём дело. Когда-то здесь бушевал пожар, сверстницы её, не удержавшись на подгоревших корнях попадали, засохли, а она выстояла...
Настроение и погода, как сообщающиеся сосуды: светит солнце или мерцают звёзды – и Душа поёт, и мысли приятные, а когда земля придавлена низкими тучами, вспоминается всякое.
- Ты раб Тайги, раз не можешь без неё… и на фига тебе искать древнее стойбище… – всплыли вдруг слова из разговора с бывшим сотрудником.
- Хм, раб... у кого, что болит... дитя привязано к матери всю жизнь, а не раб, – возразил я тогда. – И Предки наши считали себя внуками Даждьбожьими, а не рабами... ну, а насчёт искать, так каждый что-то ищет...
- Кому она нужна! Бабки надо делать, а не лазить по дебрям, – усмехнулся тогда собеседник.
- Чтобы засосало в рабство корыстных желаний?.. Да и нет нынче трудов праведных, на дворе эпоха спекуляций и распродажи народных богатств... Уволь...
Переночевав, ранним утром я вылез из-под походного укрытия. Над сопками сквозь остаточные клочья ненастья сиял рассвет, Тайга вся ещё в каплях вечерней мороси, словно боясь спугнуть робкий солнечный луч, затаилась; в прохладном воздухе не звучал ещё однотонный комариный звон, и только серебристая мелодия ручья нарушала утреннюю тишину.
- Кажется, жизнь налаживается, – порадовался я вслух, вытираясь после водной процедуры пахнущим дымом полотенцем, – значит, перевал сегодня проскочу.
Хорошее настроение придаёт бодрости, убыстряет ход событий. После чая с сухарями, я залил костёр, развернул голяшки болотников, чтобы меньше мокнуть в кустах, взвалил рюкзак и двинулся к перевалу. Но не успело ещё упакованное снаряжение прилечь к изгибу спины, как сзади что-то треснуло, раздался грохот, заставив меня вздрогнуть и оглянуться на причину, нарушившую природный покой.
То место, где только что располагалась моя стоянка, накрыло разлапистое дерево-аксакал. По телу пробежал озноб. Задержись я хоть на немного, и наши жизненные пути со старой лиственницей могли бы сомкнуться в одной точке.
Чудны прихоти случая, но мне показалось, что это падение неспроста, что это какой-то знак, предупреждение о чём-то, ведь ничто не мешало свалиться дереву до моего прихода или, наоборот, попозже, когда «след простынет». От того, что успел выскользнуть из серьёзной неприятности, я почувствовал себя удачливым, но одновременно в душе появилась какая-то расплывчатая тревога.
Однако вскоре начались густые заросли стланика – северные джунгли. Чем ближе к перевалу, тем гуще – сплошное перелазанье и протискивание. Я даже поругивался, когда рюкзак, подогнанный под ширину плеч, не вписывался в проёмы ветвей и застревал. При этом одна нога оказывалась на одной ветви, а вторая – на другой, и надёжная точка опоры – земля – где-то там, внизу. Зависнув в переплетении, я чувствовал себя уже не совсем удачливым; эта непрерывная полоса препятствий требовала частых передышек, времени и сил тратилось много. Впрочем, был тут и плюсик: частые (хоть и кратковременные) позы орангутанга оттеснили тревогу на второй план.
Но перевал всё-таки смилостивился надо мной: у самого верха появилась длинная проплешина, сложенная курумником. Замшелые валуны после «джунглей» выглядели почти скоростным шоссе. Правда, излишняя угловатость и обилие щелей между камнями принуждала меня не отрывать глаз от «полотна дороги», чтобы не растянуться во весь рост. И всё-таки обзорный взгляд навскидку позволил мне заметить, что проплешина приглянулась ещё одному путешественнику, который также не отрывал глаз от камней. Навстречу, ничего не подозревая, пёр на своих четырёх – Косолапыч.
Чувства, только что убаюканные открытым пространством, встрепенулись. Вмиг пропала усталость. «Вовремя на поляну вышел, а так бы в зарослях – нос к носу», – мелькнула мысль и угасла перед вставшей проблемой. Биться с хозяином тайги без причины не к чему, поэтому я сунул пальцы в рот и громко свистнул. Однако Косолапыч не среагировал, видимо, привык к похожим звукам от пронырливых пищух. Не меняя скорости движения, он лишь чуть приподнял голову. «Ладно, потрачу дробовой патрон, должен ведь страх иметь перед выстрелом», – решил я и пальнул вверх. И правда, на этот раз хозяин тайги вздыбился, секунд пять постоял, пытаясь понять происхождение странного хлопка, но, ничего не узрев, опять встал на четыре лапы и продолжил сближение в прежнем темпе. Не хватало ему самой малости – рявкнуть по-ямщицки: «поберегись!».
В голове лихорадочно вертелось: «Косолапыч – слепандя, не видит ни черта, и совсем без страха... придётся биться...»
Расстояние быстро сокращалось. Я сбросил груз, переломил одностволку, чтобы зарядить пулю. К несчастью, стреляный дробовой патрон оказался старый, и его металлическая часть оторвалась от картонной гильзы, перекосилась и заклинила в казённике. Усилий пальцев не хватало, чтобы справится с неполадкой. «Кажись, влип! И нож утопил, – вспомнилось о недавней потере, когда рука машинально потянулась к поясу, – выковырнуть нечем, и укрыться негде, и весовая категория не моя... заломает... Так вот о чём предупредила старая лиственница!!!»
Чтобы вытащить из ствола помеху, нужен был хоть кокой-то деревянный обломок. Бросив взгляд по сторонам, я увидел чуть сзади несколько сучковатых ёлок, невесть как выросших в зарослях стланика и, не выпуская ружья, с неподобающей опытному полевику прытью помчал по камням к хлипкой надежде на спасение.
С ёлки было видно, что медведь подошёл к сиротливой котомке и, принюхиваясь, остановился в нескольких шагах. То ли её продымленный, пропотевший запах ему не понравился, то ли пытался он связать недавний хлопок с громкими возгласами, доносившимися от ёлок, – очень уж подозрительно косился в их сторону. А невидимый для него источник возгласов, стоя на ветке и выковыривая сучком заклинивший патрон, громко с надрывом орал:
- Э-э-э! Уходи к… Не тронь рюкзак!.. Уходи!..
Но тот сомневался; переминаясь с лапы на лапу, любопытство в нём боролось с осторожностью.
А я, тем временем, привёл орудие шестнадцатого калибра в исправное состояние, зарядил пулю и приготовился к защите своего скарба, хотя, несмотря на близкое расстояние, в душе противился выстрелу: «Глупо стрелять, когда медведь не хулиган. Да и если не попасть куда надо, может обозлиться сразу, или потом подкараулить на узенькой тропинке... Дерево не придавило, – вспомнилось опять мне утреннее происшествие, – так раненый зверь задавит, выскочив из засады... Но если приступит, гад, к мародёрству – придётся бахнуть, без снаряжения и маршруту бздец, и самому не выбраться». И зверь будто почуял мой настрой, будто внял словам и мыслям: как бы раздумывая, куда податься, он повёл туда-сюда башкой размером в пол рюкзака и неспешно скрылся в стланике.
Радуясь мирному исходу встречи, я спустился на землю, подошёл к избежавшей разорения ноше и, оглядываясь по сторонам, поднялся на перевал. Здесь не было таких густых зарослей, как на подъёме. Но зато разреженный стланик был усыпан маленькими кедровыми шишками, а в проходах между кустами синели ягоды голубики. Настоящее пастбище. И словно в подтверждение на глаза мне попалась синяя «дорожка» с вкраплениями шелухи от шишек. Хозяин тайги изрядно набил брюхо и от перебора разной еды прямо на ходу пропоносился. «Косолапыч сыт был, потому и не позарился на мой скарб», – сообразил я. Почему-то образ живого медведя вдруг соединился в мыслях с эмблемой нынешней партии власти, вызвавшей усмешку: «Когда-нибудь и их прохватит от излишеств»…
Впереди раскинулась ширь, у горизонта сливающаяся с небосводом. Я достал карту, определился, и попытался разглядеть на местности слияние распадка, у края которого стоял, с долиной реки, где заканчивалась пешая часть маршрута. Но распадок терялся в геоморфологическом хаосе гольцов и хребтов. Эта нетронутая техническим прогрессом панорама завораживала, а прозрачно-голубая дымка создавала иллюзию просторов без конца и края, куда не кинь взгляд – всё величаво, открыто и... загадочно, таинственно. Передо мной покойно отдыхала несокрушимая Русь, в которую где-то там, на окраинах, вцепляются мёртвой хваткой рабы «золотого тельца». Видимо, не осознали ещё, что Русь хоть и располагается на Земле, но явление космическое...
Когда в длинный путь по бездорожью вклинивается река, трудоёмкий будень превращается в праздник – тут и отдых ногам, и прохлада разгорячённому телу, и умытое лицо, и свежая рыба. Но на берегу реки не нашлось сухих дров для ночлега, не очень годился он и для рыбалки. Поэтому, пока кипятилась вода в котелке, заваривался чай, я достал из рюкзака полуторакилограммовый свёрток и не спеша превратил его в маленькую надувную лодку – спутницу в экспедициях незаменимую.
Прозрачная, как стёклышко, вода текла быстро и спокойно. «Вот и отлично, – порадовался я, – проплыву немного, порыбачу, увижу подходящее место, и заночую». Предстоящий сплав после бездорожья представлялся мне чем-то вроде курортного отдыха – пошевеливай веслом, обозревай окрестности, а километры, словно по волшебству, останутся за спиной, и даже комары перестанут досаждать.
Я загодя собрал спиннинг, прицепил блесну, увязал рюкзак с ружьём и, наслаждаясь тем, что поменялся с захребетником местами, поплыл, стремясь не нарушать хлипкой остойчивости крохотного плавсредства при забрасывании рыбацкой снасти. В один из забросов на противоположном конце лески задёргался, судя по рывкам, неплохой экземпляр. Хотел, бедняга, поужинать рыбёшкой, а заглотил медяшку с тройником. Такова уж методика у «царей Природы» всюду и везде: дать обещание, всучить кредит, развесить рекламу, в общем, бросить приманку с крючком... всегда найдутся те, кто клюнет...
А «царь», охваченный азартом рыбака, потерял бдительность, вплыл в обширную перекатистую излучину реки и когда, наконец, отцепил улов от блесны, увидел впереди глыбы, перегораживающие почти половину русла. Реакция моя была такой же, как при встрече с Косолапычем после отказа ружья, с той разницей, что тут замелькали не каблуки сапог, а лопасти вёсел... но догрести до берега я не успел.
Глыбы в русле в окружении всплесков воды обозначили начало Муламского порога. Я понимал, что вплывать в него на крохотной лодке, да ещё в болотниках – большой риск. Но выбора уже не было. Течение поднесло лодчонку к перепаду воды, и я увидел, что река сжалась в узком проходе между глыбами и берегом, образовав похожие на раззявленные пасти пульсирующие валы.
Со скоростью катера внесло лодочку в крутобокие валы. Удерживаясь вёслами на стрежне, я врезался в пенные гребни и, наверно, со стороны чем-то напоминал бравого ковбоя (в сапогах ведь), объезжающего белогривого жеребца. В конце пенной гривы высунулась из воды очередная глыба, впритирку проскочив которую, лодка попала на относительно спокойный пятачок, позволивший мне оторвать взгляд от ближнего обзора и посмотреть чуть дальше. Там, в огромной каменной чаше, река кипела, будто под ней кто-то развёл жаркий огонь, и оглушительно гудела: «У-у-у-топлю-у-у-у!» А сразу за хаосом кипени поток обрывался.
«Оттуда не выбраться, спасайся», – как-то буднично прозвучало в ментальном пространстве, и я, не мешкая, прямо в сапогах спрыгнул с лодочки, опять поменявшись местами со снаряжением. Теперь судьба моя зависела не от вёсел, а от собственного умения плыть по-чапаевски. Удерживаясь за спасительную лодку и изо всей силы загребая свободной рукой, я дотянулся до берега. «Дай хоть что-то, раз сам не отдался», – рвала к себе снаряжение возмущённая река, и наполненные водой сапоги тянули вниз, и пальцы соскальзывали с округлых камней, обточенных течением... Перед сливом в белую кипень зацепиться за берег всё же удалось.
Самое мягкое слово, которым охарактеризовал я себя сразу после передряги, – это «двоечник», впрочем, как и ранним утром, удачливый. Однако и река, упустив крупную добычу, не осталась в убытке. Она вернула себе трофей, только что обретённый пришельцем, заодно прихватив и спиннинг. Потери для меня не такие уж и значительные, но мечты о вкусной и здоровой пище рухнули – поймать рыбу больше нечем. А ведь в омуте под водопадом, которым завершался порог, без сомнения, было чем поживиться. И площадка из намывного песка для стоянки – удобней не придумать. Ох уж этот досадливый контраст желаний и возможностей!..
Порог шумит тут тысячи лет, придавая реке своеобразие, и ещё столько же прошумит. Какое ему дело до случайных прохожих? А «прохожий», перетаскивая снаряжение к песчаной площадке, останавливался, всматривался в буйство и мощь потока, и пытался представить, что бы случилось, попади он в его чрево. Получалось, что не такой уж он и двоечник.
А вот заснуть под громогласную речную свистопляску мне долго не удавалось. Напасти минувшего дня снова и снова вставали перед моим мысленным взором: грохот лиственницы, «кувыркания» в стланике, встреча с Косолапычем, «купание» в пороге – все эти события разбалансировали мою нервную систему, и мозг никак не мог отключиться от переживаний, несмотря на усталость тела. Вдобавок, ночью повеяло из глубин галактики морозом. И когда нодья притухала, той стороне тела, которая была обращена к брезентовому навесу, становилось зябко. В один из коротких снов я проснулся от запаха гари. От слишком близкого соседства с жаркими углями на спине задымилась одежда, и после тушения «пожара» дыра в ней получилась с ладонь. На расстройство уже не хватило сил, но, снова засыпая, я подумал: «Если дальше так пойдёт, то бывший сотрудник станет провидцем, не добраться мне до древнего стойбища...»
Утром холод и сырость; туман плотно залепил всё вокруг, не видно даже реки; остатки чая в котелке превратилась в лёд. «Неужто и дальше речка будет козни строить?» – донимала меня безрадостная мысль... Повинуясь привычке, я подбросил в костёр дров, освободил котелок, сходил за водой и вытянулся у огня в ожидании кипятка. И, согревшись, задремал.
Очнулся, когда лучи солнца разогнали туман. Водопад по-прежнему шумел, река текла в том же направлении, но берега были совершенно не похожи на те, которые я видел вечером. Я не верил глазам своим, потому что никогда ранее такого не видел. Все деревья, кусты и трава вблизи водопада были покрыты толстым слоем искрящегося под солнцем инея. А вокруг на сопках, как ни в чём не бывало, ярко зеленела Тайга. Островок сверкающей зимы среди благоухающего лета! Даже в мыслях и снах такого не бывало! Это зимне-летнее видение походило на волшебство! Забыв обо всём на свете, я ходил по берегу, отходил вдаль, стараясь запечатлеть в памяти сказочный наряд реки, и не мог насмотреться. От вчерашних напастей и недавних переживаний не осталось и следа, их будто и не было.
- Эх, Природа-мать! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Мастерица!!! – восхищался я, не скрывая чувств. – Это ж надо такое сварганить, чтоб в Душе в раз всё наладилось! Не зря, видать, Предки наши Сварога да Ладу почитали!.. Добрый знак!
Через час Солнце-Ярило вскарабкалось по небосводу, воздух прогрелся и «зима» испарилась, вернув берегам реки прежнее обличье. Но след, оставленный в Душе необычным явлением, изменил моё настроение. Показалось вдруг, что Река, как любимая женщина, доверила мне то, чего не предназначалось для других. А сверкающий утренний наряд будто был венчальным убранством, и теперь, после таинства, я из залётного пришельца, превратился в её наречённого спутника.
Последующие будни подтвердили: так и есть, «венчание» с Рекой оказалось не напрасным. Вскоре я добрался к цели своей экспедиции. Неприятные приключения более не досаждали мне, ну а разные мелочи... так они не от внешних обстоятельств, а от навыков и умения ладить с ними.
Благодарю за внимание. Буду рад подписчикам на канал «Таёжные экспедиции».