Принял меня тот же юрист. Напомнив ему о недавнем разговоре, я рассказал о встрече с бывшим лесорубом.
И опять, как и в тот раз, он распорядился по телефону, так же скоро принесли надзорное производство, и он опять начал читать нужные бумаги. А затем сосредоточенно подумал и сказал:
— Мне кажется, вы все же не с того начинаете. Дело это трудное. Очень. А у вас, чувствуется, нет опыта. Свяжитесь с адвокатом и посоветуйтесь. А тогда уже с соответствующими документами приходите к нам.
— Адвокаты не берутся — говорят, что ничего из этого не получится. Да и адвокату надо платить, а я сам работаю на небольшом окладе — юрисконсультом. А этот парень мне чужой, просто односельчанин. Хочется помочь ему. Я могу написать заявление, рассказать о встрече с этим человеком, указать его адрес, а вы уж тут сами знаете, как надо поступить. Вы же заинтересованы.
— Безусловно мы заинтересованы, поэтому я и сказал вам — не с того начинаете. Вы все же юрист, учились, послушайте меня внимательно. Ваше сообщение могло бы иметь характер первостепенной важности — ведь это не что иное, как вопрос алиби. Но если мне не изменяет память, в прошлый раз мы уже говорили на эту тему. Вот его жалоба,— он кивнул на бумагу,— и в ней он прямо пишет, что его товарища в свидетели не допустили. Дело, как вам известно, проверялось, но факт не подтвердился.
— И я ему говорил, что дело проверялось, а вот он утверждает, что Телепин, тут ни при чем. Человек живет в Москве, разве нельзя его вызвать и поговорить с ним?
— Могут и вызвать, и взять объяснение. А затем сделают поручение прокурору по месту осуждения, сверят с делом — и опять не подтвердится.
— Почему же не подтвердится?
— По всей видимости, показания этого человека, данные им на предварительном следствии, недостоверны, если ни суд, ни адвокат не приняли их во внимание. Такого положения быть не может, чтобы главного свидетеля защиты взяли да исключили из процесса. Это же первый кассационный повод для отмены приговора, Следовательно, в деле есть какие-то документы, опровергающие эти показания. Не всех же допрошенных на предварительном следствии вызывают в суд в качестве свидетелей. Далёко не всех... Вы понимаете, о чем я говорю? — Он задвигал пальцами в щепотке, подняв над столом руку, как бы указывая на тонкость этого дела. — Чтобы говорить о судебной ошибке, надо иметь твердые убеждения, основанные не на интуиции, не на словах, а на доказательствах. Не хочу спорить, возможно, этот человек, с которым вы виделись, и прольет какой-то иной свет на события, но пока это лишь догадки... Если же вы хотите по-настоящему разобраться и уяснить себе, за что осудили Телепина, вам надо, прежде всего, ознакомиться с материалами судебного следствия. И лишь тогда вы сможете сказать, имеют ли какое-либо значение слова его товарища. Ведь прошло-то с той поры почти семь лет, многое и забыто. Если же вы на основании каких-либо фактов, документов, показаний свидетелей и тому подобном действительно убедитесь в невиновности своего подопечного, то тогда уже со знанием обстоятельств, со ссылкой опять-таки на факты, на показания свидетелей — том такой- то, лист такой-то, фраза такая-то — напишете жалобу и принесете ее нам или Генеральному прокурору. При достаточной ее убедительности дело могут истребовать и подвергнуть вторичной ревизии. И тогда либо вам откажут, либо Председатель Верховного Суда или Генеральный прокурор принесет протест в пленум Верховного Суда... Учтите, задача не из легких,— предупредил он меня снова,— и вы заранее не стройте никаких иллюзий и не настраивайте своего парня на благо: приятный исход...
Едва я вечером вернулся домой, как жена спросила меня:
— Ну что, был в Верховном, Суде?
— Был,—говорю, — Что же тебе сказали?
— Сказали, что все это для них не ново: Телепин сам об этом писал «в жалобе пять лет назад. Тогда это произвело впечатление, поэтому запрашивали из Сибири дело и проверяли, но ничего не подтвердилось. Так что я оказался несколько в глупом положении — заявился со старым анекдотом.
— А ты уверен, что этот Желтухин не морочит тебе голову?
— Ну как можно быть уверенным, когда в самом-то себе не разберешься. Показался мне очень искренним, переживал, сочувствовал.
— Тогда надо настаивать, чтобы его вызвали.
— Настаивать-то, конечно, можно, но будет ли прок? Мне сказали, что за этим дело не станет — могут и вызвать и объяснение взять, а затем сделают поручение прокурору по месту осуждения, сверят с материалами расследования — и опять не подтвердится.
— Выходит, они заранее ставят стену?
— Сначала я тоже так подумал. А когда ехал домой и поразмыслил, то получается много сложней, чем нам кажется. Прошлый раз он очень хорошо со мной разговаривал и на прощанье даже пожалел Телепина. Официальный человек в таком учреждении — и такой доверительный разговор. Да и кого пожалел-то— трижды преступника, рецидивиста?.. Не вяжется! Тогда посчитал это как жест вежливости — сказал приятное на прощание. Если появится, мол, что-нибудь новое, заслуживающее внимания, они немедленно проверят. И тоже странно. Коль уж проверено и все верно, то о чем же еще говорить?.. А сегодня, когда рассказал ему о встрече с Желтухиным, он сразу мне — не с того я начинаю. Выходит, что и он озабочен судьбой Телепина?
— Что же он советует?
— Советует прежде всего, ознакомиться с делом, И дважды предупредил меня, что задача не из легких. Какая же, спрашивается, задача, если человек осуждён правильно? Никакой задачи не должно быть. Значит, что-то не так. Я видел, как он разглядывал в деле какую то бумажку, будто споткнулся на ней. А что это за бумажка, я так и не мог догадаться, а спросить не решился, все даты зачем-то сверял на жалобе и на этой бумажке. Тонкий, видно, человек. Оснований-то нет, чтобы бить тревогу, вот он и кинул намек. А ты, мол, подумай! И что интересно, мой приятель-адвокат сказал мне, что лезть в дело нет никакого смысла после того, как оно побывало в Верховном Суде. А этот наоборот: сказал, что с этого и надо начинать. А зачем, спрашивается, начинать? Зачем?.. Я же сказал ему, что адвокаты не берутся, да и парень мне чужой. А он, видно, рассудил так: коль хочешь помочь, так помогай — съезди и ознакомься с делом... Ты понимаешь? Разве так ведут себя с посетителями, когда хотят, отказать?
— И какой же выход? — спросила жена.
— Выход такой, что ни к чему это нам. Одно дело куда-то сходить, с кем-то поговорить и совсем другое, браться по-серьезному. Тут надо влезать с головой. Дело хранится в архиве областного суда в Сибири, а это не ближний свет: нужны и деньги и время. А у нас с тобой нет такой возможности. Пытались помочь — не получилось...
Есть еще и такой вариант — года два подождать, пока истечет срок хранения в областном суде и тогда дело направят сюда, в Госархив. Вот тогда и представится возможность проверить слова Желтухина. Но за это время много воды утечет.