Родина –
это язык.
Где бы ты ни был,
по ту или эту
сторону океана,
ты –
осколок
русского мира.
Говорят,
везде,
где живут русские,
варят борщи,
лепят пельмени
и продают сочники.
Что значит
быть русским?
Быть православным,
быть коммунистом,
прыгать с балкона
в турецкий бассейн?
Носить спортивный костюм
с тремя полосками?
Ругаться с женой,
отчитывать детей,
испуганно бежать
куда-то откуда-то
в поисках очереди?
Пить водку,
прятать заначку
в матрешке,
чтобы теща
не разъярилась?
Плясать с медведем
под треньканье
балалайки?
Ррраспевать
ррреволюционные
песни?
Все пустое!
Быть русским –
быть частью
великой культуры,
говорить на языке
Пушкина, Толстого
и Достоевского,
думать на языке
Айвазовского
и Римского-Корсакова,
спорить на языке
Кутузова
и Ярослава Мудрого.
Наш язык
необъятен,
как сама наша Родина,
его никто
не знает как следует.
Невозможно
побывать во всех
городах-закоулках
русской земли,
невозможно
быть абсолютно грамотным,
что бы там о себе
ни мечтала
дама в маршрутке,
встрявшая в ваш разговор
о грамотности.
Язык –
это образ мышления.
Посмотрите на наш язык,
на все эти словоформы,
приставки-суффиксы,
на его свободный
порядок слов,
на обилие окончаний.
Невозможно стать русским,
русским можно
только родиться,
чтобы мама
с самого детства
вбивала
русские буквы
в хорошенькую головку.
Однажды
я встретил
китайца.
Он подошел ко мне
и спросил:
«Русский?»
Я кивнул.
Он говорит:
«Я знал русский,
но забыл.
Сложно!
Вот это:
Наташи,
Наташе,
Наташу,
Наташей».
Что тут скажешь?
Действительно сложно!
Я по этой причине
как следует
так и не выучил
латынь,
древнегреческий,
старославянский,
древнерусский –
богатства филфака.
Когда Лермонтов
восклицал,
что Дантес
не мог понять
нашей славы,
он был прав:
убийца плохо
говорил
по-русски.
Поэзия –
вещь интимная,
для своих.
Мне нравятся
переводы
Рембо,
Верлена,
Аполлинера
и Уитмена,
только ведь это,
собственно, переводы:
русские слова
на русской бумаге.
Русский язык
открыт для заимствований.
Наш народ
с любопытством и интересом
(порою излишним)
относится к иностранцам.
Так было всегда,
со времен приглашенья варягов.
Кажется,
где-то на Западе –
лучшая жизнь,
все умеют
и знают лучше.
Придите
и правьте нами.
А они ведь
приходят и правят.
Древнюю традицию
перенял
и суровый
российский бизнес.
Не один
президент
группы компаний
мнил себя
Петром Первым
и призывал на работу
немцев, финнов,
голландцев, сербов,
французов
и итальянцев.
Ручной иностранец –
себе на потеху
и чтоб похвастать
перед друзьями
в бане.
На горе и на беду
рядовым сотрудникам,
которые, как правило,
скудно
владеют английским.
Сколько денег
выбросили на ветер
президенты компаний,
сколько арий
прослушали рядовые
сотрудники,
пока итальянцы
оптимизировали
рабочие процессы,
бездельничая на месте.
Сколько ударений
на последних слогах
вытерпели,
пока французы учились
говорить по-русски.
Сколько напридумывали себе
всякого,
пока сербы молчали,
стратегически скрывая,
что понимают
русскую речь
отлично.
Эта глава –
о Бергштольце,
экспате.
Его выписали
из-за границы,
чтобы заведовать
отделом маркетинга
в интернет-магазине
одежды.
Он с удовольствием
покинул родину,
привлеченный
высокой зарплатой
и слухами
о красоте русских женщин.
Больше вторым,
конечно,
чем первым.
По правде сказать,
никому
он не нужен был
дома,
и возможность
переехать в Россию
рассматривал
как начало
новой, прекрасной жизни.
Его прадед воевал
с коммунистами,
и где-то здесь,
под Москвой,
он лежит
в братской могиле.
Бергштольц не знал прадеда
и совсем не чувствовал
жажды мести.
Бергштольц –
удивительно некрасивый.
Он похож на все,
чем славится
немецкая кухня.
Голова –
кочан капусты,
живот –
бочка с пивом,
ноги –
свиные рульки,
глазки –
тоже свиные.
На голове –
плешь,
как у монаха
из Средневековья.
Но где-то
глубоко внутри
в нем коренилась
уверенность
в превосходстве
арийской расы
и убежденность,
что русские женщины
спят и видят,
чтобы на них
обратил внимание
иностранец.
Кто ищет,
тот, как известно,
находит.
Бергштольц
обольстил Ларису,
неопытную секретаршу.
Нетрудно добиться
сердца девицы,
еще не успевшей
как следует
опериться.
Ей он казался
чем-то весьма
экзотичным.
Некрасивый?
Да бросьте,
мужчина
должен быть
чуть красивее
обезьяны.
Поначалу все шло
очень и очень мило.
Они друг на друга
выразительно
смотрели.
Вздохи и ахи,
томные взгляды.
Через это,
наверное,
все проходили.
Их разговоры
напоминали
перекличку зверей.
Фантазия,
интонация,
жесты –
этак не обойдешься
без коммуникационных сбоев.
Бергштольц был счастлив,
Лариса скучала.
Скука подкралась,
едва прошел месяц.
За деньги не купишь
самое главное:
простое русское
слово.
Задушевные разговоры
и посиделки на кухне,
возможность излить
все то,
что скопилось.
Возможность обидеться
и молчать неделю,
чтобы потом
многословно,
однообразно
мириться.
Журналист из России
однажды уехал в Америку
в поисках счастья.
И там у него случились
отношения с американкой.
Все было прекрасно,
но он осознал,
что ему не хватает
того, что он назвал
исихазмом.
Исихазм
он понимал упрощенно:
молчание женщины
из России,
полное смыслов.
Понимай, мол, как знаешь.
Я обиделась,
а ты догадайся.
Так упорхнула Лариса,
просто исчезла.
Усугубила:
молча
ушла с работы.
Остался Бергштольц
с разбитым сердцем
и уязвленной самооценкой.
Пытался забыться с Еленой –
с подобным же результатом.
Abschließend.
Бергштольц
не любит ездить по пробкам
и выбирает метро.
Вагон мчит его к смерти,
а он размышляет
о русской душе,
о женщинах,
о потемках.
Он думает
с горя
вернуться на родину,
но…
endgültig.