Разговаривали с дочкой по телефону о том, о сем, и о паршивой погоде тоже. Внезапно Ира задает вопрос: «Мама, ты не знаешь, где наши корни, откуда вообще наши предки появились в Сибири?»
Отвечаю, что предки со стороны ее дедушки – переселенцы из Польши. Фамилия у них была Липинские. Это потом по какой-то причине при оформлении паспорта была сделана запись: «Липинцев Степан Дмитриевич». А предки со стороны бабушки носили фамилию Жигановы и пришли в Сибирь из Белоруссии. В ее паспорте было записано: «Жиганова Прасковья Сазановна».
Дочка посмеялась, мол, не могло их занести туда, где тепло и близко море – в Краснодарский край или в Крым.
Расскажи, папа, о войне
Этот разговор и вызвал желание разобрать семейный архив и навести в нем порядок. Вот передо мной лежат папины документы: удостоверения к наградам, партийный билет (он был коммунистом до конца своих дней), копия учетной карточки к военному билету, справка из Центрального архива МВД РФ, куда мама в свое время делала запрос, и многие другие.
Всплывает одно из воспоминаний о том, как я допекала, будучи школьницей, папу: «Расскажи о войне, какая она?» А он в ответ отделывался кратко: «Ничего интересного. Стреляешь. В тебя стреляют. Повезет, так не убьют. Мне повезло». Однажды, когда сильно достала, поцедил сквозь зубы: «Тебе что, про вшей рассказать и как белье прожаривали на кострах или в бане, куда нас водили при случае, или о том, как экономили продукты в ожидании нового подвоза?» Окончательно рассердившись, обрубил: «Отстань. Мы давали подписку о неразглашении».
И я отстала.
Сейчас я жалею о том, что не была тогда более настойчивой в своих расспросах. Возможно, мне удалось бы узнать больше о солдатских буднях, чувствах, мыслях и, к примеру, за что ему вручили медаль «За боевые заслуги». Помню только его слова: «Попали в переделку». Есть еще одна медаль – «За Победу над Германией».
К сожалению, архивные данные не дают эмоциональной картины, не рассказывают о подробностях боев, они просто констатируют факты. Согласно им, Липинцев Степан Дмитриевич был призван в армию в 1940 году Большереченским райвоенкоматом. Служил в 63-м стрелковом полку 71 НКВД. Стрелок.
В 1942 году, согласно архивной справке, приказом по 36-му отдельному бронепоезду (г. Биробиджан) 27-й дивизии НКВД в список личного состава включен красноармеец Липинцев Степан Дмитриевич. Наводчик орудия 3-го артиллерийского расчета.
Далее еще одна запись говорит о том, что 36-й отдельный бронепоезд по охране железных дорог войск МВД (аббревиатура в учетной карточке к военному билету) дислоцировался уже в районе станции Сарны (г. Сарны) на Украине и входил в состав действующей армии с 6 июля 1944 года по 18 февраля 1945 года.
Не в этот ли период случилось то самое: «Попали в переделку»?..
Война закончилась, но папа вернулся домой еще не скоро. В середине июля военнослужащие бронепоезда прибывают в г. Ровно и вливаются в состав 117-го стрелкового полка войск МВД по охране железных дорог. В списке полка есть и фамилия моего папы, но теперь он стрелок взвода автоматчиков первой стрелковой роты, второго резервного батальона. Демобилизовался из армии в конце 1946 года.
Суховато, не правда ли? Но следует учесть, что все эти данные стали мне известны в зрелом возрасте, когда моего отца уже ни о чем не расспросишь.
«Прилип, как банный лист»
Мои родители, через два года после возвращения папы с фронта, встретились случайно. Вспоминаю их рассказы.
Как-то после застольного праздника папа разоткровенничался:
- Заходим мы с группой оперативников в очередной дом, а там девчонки заняты побелкой. Смотрю, одна очень даже ничего, думаю, надо поближе познакомиться…
Но тут мама перебивает его:
- Прилип, как банный лист, проходу не давал. Соседка встречается и укоряет, мол, твой парень в армии служит, а ты шуры-муры крутишь… Я к маме: «Что делать?» А она говорит, что Степан – человек грамотный, в милиции служит, и чтобы я соглашалась выйти за него замуж.
А через год в с. Чебаклы Большереченского района родилась у них я. Еще меньше чем через два года у меня появилась сестра Люба.
Я помню себя где-то лет с шести, может, была чуть постарше. Жили мы тогда в с. Ново-Троицк Большереченского района. Помню длинную деревянную постройку барачного типа. Раньше в ней размещалось какое-то учреждение, а потом туда поселили жильцов. В нашем закутке было две комнаты с большой русской печью на кухне. Обстановка у нас была спартанская. Из мебели – письменный и кухонный столы, этажерка с книгами и три кровати. На двух спали мы с сестренкой. В комнате в стене была двухстворчатая дверь, закрытая на ключ. За нею жили наши соседи, а с их половины к нам повадились заползать ужи.
Сидим мы однажды за столом, а уж по спинке стула заползает ко мне на плечо. Сестренка смеется, а я замираю от ужаса. Папа тихонько встает и берет эту тварь в руки, начинает поглаживать и приговаривает:
- Он не кусается, он мышей ловит. Смотри, совсем ручной.
Осмелев, я тоже глажу ужа. Но лучше бы я этого не делала, потому что потом каждую ночь просыпалась от того, что этот гаденыш начинал шевелиться у меня в ногах под одеялом. Я орала и убегала на улицу. Папа шел меня успокаивать. Мы укладывались и вновь засыпали. Утром папы уже не было – уезжал в командировку.
Мама, замотанная домашними делами, однажды не выдержала и стала ругаться:
- Степан, ты бы нашел другую работу. Мы тебя совсем не видим. И ужиков куда-то надо пристроить. Дочка их боится и без тебя домой заходить не хочет.
В ответ услышала жесткое:
- Никуда я не уйду. Мне нравится моя работа. Терпи.
Вскоре ужи куда-то подевались, а я стала скучать без своего «друга». Папа, заметив это, фыркнул, а я обиженно всхлипнула.