«В наше прагматичное время стихи Левитанского просто спасительны. Ты входишь в их особый мир, в котором хочется проживать и оттуда не хочется уходить».
(Елена Камбурова)
«Что происходит на свете?— А просто зима. — Просто зима, полагаете вы?— Полагаю…». Строчки, знакомые каждому, светлые, напевные, такие близкие. Песня Сергея Никитина, впервые прозвучавшая в фильме «Москва слезам не верит», запомнилась навсегда. Композитора назовут многие, а вот автора стихов – вряд ли.
Юрий Левитанский. По словам писателя Ефима Бершина, поэт до конца своих дней сохранял в себе черты большого ребёнка, даже к январю относился с непосредственностью школьника, с нетерпением ожидающего праздничной атмосферы Нового года, подарков и собственного дня рождения – 22 января.
Золотое и трагическое поколение родившихся в самом начале 20-х годов… 19-летний студент московского Института философии, литературы и истории Юрий Левитанский ушел на фронт добровольцем и сразу же погрузился в огненное чистилище, участвовал в обороне Москвы, рядом с сокурсником Семеном Гудзенко управлял пулеметным расчетом. «…А зима была очень холодная, — вспоминал поэт, — и лежали мы в этом снегу в своих шинелях и сапожках очень удобными мишенями для немецких самолетов — даже и маскхалатов у нас тогда еще не было. Мы были еще совсем детьми, и чувство страха и чувство голода подолгу не отпускали нас в студеные дни и ночи, а спать приходилось частенько на снегу».
Офицер, боевой корреспондент, прошедший с боями всю Европу и навсегда влюбившийся в ее красоты, воевавший против японцев в Манчжурии, Левитанский был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии. О войне им написано мало, почему – даже объяснять не стоит:
Ну что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.
Я не участвую в войне –
война участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня...
Первый сборник стихов «Земное небо», после публикации которого Юрий Левитанский приобрел всесоюзную известность, вышел лишь в 1963 году. Затем последовала книга стихов «Кинематограф», единое произведение, построенное по законам музыкальной композиции. «Кинематограф» стал поворотной вехой в творчестве поэта, настолько глубоко раскрылась на страницах книги душа поэта – тонко чувствующего, органичного, близкого и понятного, наверное, каждому. Ведь только такие стихи впоследствии становятся песнями.
«По-настоящему интеллигентное искусство – это искусство, которое стремится к тому, чтобы быть понятым. Чтобы быть прозрачным», - такой непреложной для него истине следовал поэт-философ.
Михаил Луконин в предисловии к книге «Теченье лет» написал: «... Стихи он выдает скупо, как бы стесняясь, расстается с ними так неохотно и застенчиво, что диву даешься. Зато и стихи Левитанского все выношены и отточены, и в самих стихах нет суеты... У него своя интонация, свои рифмы, свои краски, а главное, есть то неуловимое свое, что делает поэта, — свой талант жить, и думать о жизни и выражать это сильными и волнующими стихами».
Чистые и изысканные стихи Юрия Левитанского, настоящие «акварели душевных переживаний», слава Богу, не погрузились в Лету, его книги переиздаются, и по-прежнему популярны. Могло ли быть иначе со строками, пропущенными через собственное сердце, услышав которые однажды, забыть уже невозможно:
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже — как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя!
***
Говорили — ладно, потерпи,
время — оно быстро пролетит.
Пролетело.
Говорили — ничего, пройдёт,
станет понемногу заживать.
Заживало.
Станет понемногу заживать,
буйною травою зарастать.
Зарастало.
Время лучше всяких лекарей,
время твою душу исцелит.
Исцелило.
Ну, и ладно, вот и хорошо,
смотришь — и забылось, наконец.
Не забылось.
В памяти осталось — просто в щель,
как зверёк, забилось.
***
— Что происходит на свете? — А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы? — Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
В ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет? — А будет январь.
— Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
Этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится? — Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
Будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует? — Следует жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить!
***
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.
А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.
Мне тем и горек мой сегодняшний удел -
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!
***
Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться, —
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою —
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.
Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка — она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.
Но вот глаза — они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.