Кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института философии РАН, сектор этики.
Область философских интересов: моральная философия, в диссертации исследовались темпоральные особенности ценностей, социальное и личностное время, последующие работы были посвящены любви как философскому понятию, аристократизму, нравственному идеалу Величавого у Аристотеля, понятию поступка, этике после Аушвица и пониманию моральной философии в целом.
- Как Вы решили пойти в науку? Что повлияло на Ваше решение стать ученым?
- Я оказалась на философском факультете МГУ в силу ряда как неизбежных, так и случайных событий, но думаю, совсем не потому, что хотела заниматься наукой. В школе я была неисправимой отличницей, но не зубрилой — у меня всегда была ужасная память, поэтому приходилось заново изобретать, открывать правила, придумывать доказательства теорем, а не выучивать их. Избавленная от надежных знаний, уповать я могла лишь на умственную изобретательность и находила в ней и опору и удовольствие, что, возможно, и породило некоторую склонность к необычным, персонализированным, эпатирующим, иногда раздражающим окружающих суждениям. Я увлекалась биологией и считалась хорошим математиком, но эти области были для меня не совокупностью усвоенных знаний, а пространствами фантазии и нахождения решений: поэтому знание, наука были не совсем моим. Или можно сказать — их мне было мало, недостаточно. Вернее, в них мое стремление думать по-своему, придумывать, самой задавать правила сталкивалось с огромным корпусом знаний. В них было невозможно начинать с самого начала — то есть с самого себя, но это именно то, что допускает философия. Поэтому мой ответ будет таким: я пошла в философию потому, что не хотела идти в науку и заниматься познанием. Правда, это ответ меня нынешней, тогда я этого не понимала.
- Почему изучение философии морали представляется необходимым сегодня?
- А почему вообще занятие философией важно? Да просто потому, что это есть самодостаточное мышление, не мышление, которое нацелено на знание или обслуживает какие-то иные практики, но само по себе. Это по Аристотелю в высшей степени самодостаточное — подлинное человеческое бытие. Философия необходима и сегодня и всегда просто в силу того, что человек есть в первую очередь мыслящее существо, а самодостаточное, свободное мышление и есть философия: подобно тому, как искусство венчает способность человека к эстетическому, так же и философия венчает или в предельной степени осуществляет способность человека к мышлению. Вы спрашиваете про моральную философию, но для меня философия в целом не может не быть моральной, хотя бы в силу того, что мышление само по себе тоже является поступком, но еще и потому, что философ мыслит мир как свой мир, в центре которого находится он сам, и этим он принципиально отличается от ученого. Моральная философия есть мышление поступающего, того, кто бытийствует в поступке — а значит, мышление того, кто отвечает за мир, задаваемый этим поступком.
- Кто такой хороший философ? Как можно им стать? Какими навыками необходимо для этого обладать?
Я, пожалуй, не знаю ответов на эти вопросы, и наверное их и не существует — ведь речь не о профессии, в которой есть образцы и правила (профессией в собственном смысле является лишь изучение истории философии и преподавание ее). То есть нет общих оснований, по которым можно было бы дать такую оценку «качественности» философа и научить его подобно тому, как можно узнать и научить хорошего столяра или водителя. Тем не менее, есть некоторые признаки, которые, как мне кажется, могут быть приняты. Во-первых, настоящий философ (слово «настоящий» более уместно, чем хороший) всегда говорит то, с чем не согласится обыденное мнение, что будет раздражать здравомыслящего слушателя. Он всегда неудобен. Предельный и ясный образ неприятия его — это знаменитая чаша цикуты, предназначенная обществом Сократу. Можно сказать, что если идеи принимаются обыденным сознанием, не вызывают агрессивного несогласия, это значит, что перед нами не философ, во всяком случае — не наилучший философ. И это не может быть иначе — ведь речь идет о мысли, не являющейся средством, не обслуживающей механику социума. И во-вторых, если вспомнить целый ряд классических философов и наиболее выдающихся коллег из нашего Института, то можно сказать, что они чаще всего люди невыносимые, тяжелые. Правда, есть случаи, когда философ чрезвычайно агрессивен в своих текстах, а в жизни — исключительно добр и комфортен для окружающих (таким был, например, Лев Шестов, может быть что-то подобное можно сказать и о Юме). Возможно, дело в том, что мышление, философское в первую очередь, требует уединения. Про навыки я ничего не могу сказать, но если осмыслить личный опыт, можно лишь предположить, что для философа неплохо иметь плохую память и скверный нрав. И еще: путь в настоящую философию связан с некоторым переломом, сдвигом в видении, с возникновением особой, странной оптики — и это особенно заметно и важно в моральной философии, для которой следование логике повседневного опыта совершенно губительно, ведь для понимания того, что есть мораль, надо совершенно избавиться от социологического или психологического видения человека, перейти в область чистой метафизики, понять или задать человека как абсолютное начало поступка и мира, как центральное и единственное начало, понять невозможность рассуждений в логике причин и следствий. Вот этот перелом, если преодолеть скромность, случился со мной совсем недавно, лет 15 назад: и он породил столь важное для философии уединение с собственным ходом мысли. Философу важно быть открытым мысли, дать ей место в себе так, чтобы отдаться ей, стать ею, быть за нее ответственным, не мочь думать иначе — поэтому философ часто говорит об одном и том же, о чем бы он ни говорил. Он не защищен ни совокупностью предшествующих знаний, ни строгими логическими ходами — он бредет всегда в одиночку и всегда заново. Но, возможно, именно в своем уединении он существует в совершенно живом диалоге с наилучшими для себя собеседниками, не важно, сколько столетий или тысячелетий назад они жили: ход мысли или отдельные высказывания Аристотеля или Спинозы могут быть несоизмеримо ближе, чем труды современников. В этом смысле философ всегда на пиру.
