Самое страшное, что никто даже не думал помочь ей, все просто пожирали Катю глазами и ждали исхода. Наконец она издала низкий сдавленный звук и мешком осела на пол, чудом не задавив маленького ребёнка, а Генрих очнулся, зачем-то захлопал себя по карманам кителя и громко прошептал: — Этого не может быть… Это слишком быстро… Но это же обозначает… — и с нарастающей паникой перевёл взгляд на Шпингалета, как раз убравшего левую ногу от бетонного блока, якорем сдерживающего прикованного Булку на месте...

Со всеми предосторожностями привели Булку со скованными голенями и кистями и усадили напротив клеток с пойманными имитаторами, а стреноженный здоровяк так и впился глазами в пленников, будто бы и не заметив, как его цепь приматывают к заботливо поставленному рядом бетонному блоку с приваренными сбоку кольцами. Он скользнул убийственным взглядом по Роме, отцу семейства, и вперил неподвижные зрачки в Катю, дрожащими руками оторвавшую от груди завёрнутого в тряпьё младенца и положившую его возле себя, а после опустившуюся на колени, чтобы быть на одном уровне с Булкой...

Генриха не сбивало и то, что привязанная к стулу Зина умудрялась каждым мускулом выразить своё отвращение, и доверительно закончил, вперив мутный немигающий взгляд в точку где-то посередине между глаз девушки, отчего создавалось стойкое впечатление, что он смотрит сквозь неё: — Предлагаю начать всё с начала. Так что, мир? Она неопределённо повела плечом, что можно было принять и за согласие, а Шпингалет по-детски просиял, точно старые противники только что публично помирились. — Ну вот и славно! — Шпингалет хрустнул суставами и невинно добавил...