– Фрося, ты дома? Крик соседки вывел женщину из сладостных грёз. Фрося представляла, как посадит мужа в красный угол, как нальёт чарочку после баньки, а потом… Третий год одна. Истосковалась. Всё война проклятущая! Матвей ещё по снегу написал, что приедет ненадолго в отпуск. Быстрее бы. Уже и огурцы пошли, а его всё нет. Покраснев от срамных мыслей, вздохнула, собрала в передник сорванные огурцы и вышла с огорода. – Чего орёшь, как скаженная? – спросила она Авдотью. – Всех кур распугала. – Так у тебя их всего две, – старуха с недоумением выставила вперёд указательные пальцы обеих рук...

– Мама, почему писем от папы давно нет? – спросила дочка Марию. – Наверное, некогда ему, – отвела глаза мать, – наступают. Бои постоянно идут. Не могла Мария сказать детям, что еще зимой на мужа похоронку получила. Молча спрятала ее. Не верила, что Иван погиб. Правда, сразу сердце зашлось, затрясло ее, как в ознобе. Отпустило не сразу. Поплакала в подушку, в церковь тайком сходила, свечку за здравие поставила и успокоилась. Даже не успокоилась: затаилась, сжалась в комок – и ждала письма или весточки какой...

– Нюрка, ты дома? – раздался из коридора дребезжащий голос, и высокая худощавая старуха вошла в комнату. – Чего дверь не заперта? Анна сидела на диване в шубе, бледная, с расстроенным лицом. – Случилось что? – переполошилась гостья. – Чего одетая сидишь? – Да как тебе сказать? – хозяйка дрожащими руками стащила с головы платок. – В магазин я, Даш, собралась за хлебушком. Вспомнила, что телевизор не выключила. Захожу, а тут Васенька на экране. Ноги и ослабели. А он, ирод такой, хвост павлиний распустил и давай им трясти...